Виктор Гюго

  Стихотворения Виктора Гюго

Он не знал сколь долгой будет его разлука с родиной, знал лишь, что не вернется во Францию, пока там будет во власти Луи Бонапарт, Наполеон3- так он стал называться год спустя. "Я побежден, но счастлив. Удовлетворенная совесть- это безоблачное небо нашей души. Скоро со мной будет моя семья, и я спокойно стану ждать, когда Бог вернет мне родину. Но я хочу получить ее только свободной". Свое слово Гюго сдержал, отказавшись от амнистии на девятом году своего изгнания и снискав тем самым уважение французов.
Его доверенным лицом в Париже была жена. Правительство не хотело выставлять себя на посмешище , преследуя известного поэта, поэтому  Адель Гюго удалось добиться временного (декрет об объявлении Гюго изгнанником появился лишь год спустя) сохранения за Виктором Гюго авторских прав и жалования академика. А в Брюсселе быт Виктора налаживала Жюльетта Друэ. Тем временем он задумал  "Историю одного преступления"- описание государственного переворота. Его политическим оружием было перо. "Чернильница против пушек",- шутил он. Но материала было недостаточно, и он всего за несколько недель написал памфлет "Наполеон малый"-потрясающую обвинительную речь в духе классических римских традиций. Поскольку Гюго предупредили: если он позволит написать что-то предосудительное о Наполеоне3, его тотчас-же  вышлют их Бельгии, "Наполеон Малый" был издан в Англии. Он сразу же поступил в продажу и прогремел на всю Европу. Во Францию книга ввозилась нелегально. "Моя книжечька просачивается во Францию нелегально и, капля за каплей, бьет по Бонапарту,- писал автор будоражащей умы книги.- Быть может, она в конце концов пробьет в нем дыру... Этот болван велел выстроить целый лес штыков, чтобы помешать высадиться на берег одной книге..."
Виктор Гюго вместе с семьей и Жульетой Друэ поселился на острове Джерси, расположенном в проливе Ла-Манш. Некоторое время он просто отдыхал, а потом принялся за работу. Из под его пера вышел сборник стихов "Возмездие", и это был совершенно новый Гюго. Любой изгнанник, лишенный возможности действовать, теряет чувство  меры, что часто делает его плохим политиком, ни- иногда- великим поэтом. Гюго излил свой гнев в стихах и ошеломил читателей. Вдали от светской жизни он стал самим собой. Не надо было ходить в Академию, не было парламентских дебатов, исчезли поглощавшие его силы и время женщины. Жульета Дреэ, конечно не в счет. Она давно жила по установленным для нее самим Гюго правилам- рядом но не вместе. Удивительно насколько эта женщина была способна годами и десятилетиями приносить себя в жертву собственной любви. В то время произошло событие, заставившее Гюго на время прервать работу и покинуть Джерси. Известно, что доля политического изгнанника нелегка: его терпят, но своим не считают. Виктор Гюго, всегда осуждавший смертную казнь, со справедливым негодованием выразил  протест против исполнения смертного приговора, когда неумелый палач, вешая приговоренного,  подверг его мучительной предсмертной пытке. Гюго был прав, но иностранцу не положено быть правым, к тому же это был не единственные его открытый протест против действий властей, и писателю было предложено покинуть остров. Виктор Гюго отправился на соседний остров Норманского архипелага.

Дом -музей Виктора Гюго

Гернси, на который он переселился, был меньше острова Джерси, берега его выше и круче- "Скала затерянная в море". Но Гюго нравилась эта суровость. Нравился и город, в котором он жил.- Сен-Питер-Порт, главный город острова. Ему отлично там работалось, и он превосходно себя чувствовал. "Я пишу стихи, всевозможные стихи, одни, для моей родины, другие- для себя..." Двухтомник "Созерцания" завоевал неожиданно громкий успех у читателей и вызвал многочисленные отклики парижских друзей. Свое восхищение выразили Мишле, Дюма, Жоорж-Санд, Луи Буланже..."Эту книгу надо читать так, словно ее написал человек, которого уже нет в живых, - объяснял в предисловии Гюго .- Двадцать пять лет заключено в этих двух томах. Коммерческий успех "Созерцаний"  был столь же значительным, и Виктор Гюго впервые в жизни приобрел недвижимость- дом №38 по улице Отвиль. "От первой балки до последней черепицы "Созерцания" оплатят все. Эта книга дала мне крышу над головой..." Теперь он стал собственником и налогоплательщиком, и его нельзя уже было выслать с острова. Таков был местный закон. К тому же Гюго не возлагал особых надежд на скорые перемены во Франции. "Отвиль-Хауз"- так он назвал свой дом- обеспечил ему независимость и возможность работать. Несколько лет ушло на его перестройку по собственному проекту Гюго. По словам  Шарля, его  отец создал "трехэтажный автограф, поэму из нескльких комнат". На крыше дома возвышался кабинет, сквозь застекленные окна которого было видно море. В этом доме Гюго прожил четырнадцать лет. Потомки Виктора Гюго подарили его Парижу, и сейчас там музей.
В Отвиль-Хаузе родилась "Легенда веков" над которой Гюго работал до конца жизни. " Черт подери, какой поэт!- восторгался Флобер. - Я залпом проглотил два тома... Папаша Гюго вскружил мне голову. Ну и силач!" .Даже недружелюбно настроенные литераторы уже не сомневались в величии Гюго.

Жюльетта Друэ

После многолетнего перерыва он вновь взялся за "Отверженных" и на полях рукописи написал, что прервал работу "Пер Франции, а продолжил изгой". Он обдумывал и писал этот роман в течении почти тридцати лет, а Жюльета Друэ, его неоценимый помощник, переписывала рукопись и делала это с огромным удовольствием. Ведь это ее жизнь, жизнь бывшей пансионерки монастыря  Сен-Мадлен, описана в рассказе о детстве Клозеты. "Это ни хорошо ни плохо, - сказал об "Отверженных" Теофиль Готье, твотение это создано не руками человека. оно, можно сказать, порождение стихии". Вслед за "Отверженными появились "Труженики моря". Француа Виктор писал тогда отцу: "Ты пользуешся огромным, всеобщим успехом... Тебя поняли, этим все сказано... Твое имя мелькает во всех газетах. на всех стенах, во всех витринах, оно у всех на устах..." Свое восхищение романом пресса выразила устами молодого критика Эмиля Золя:"Мы присутствуем при грандиозном сновидении могучего мыслителя, который сталкивает человека с бесконечностью..." Гюго уже было далеко за шестьдесят,  а он работал с рассвета до сумерек. Так появилась очередная книга- "Человек, который смеется". Он по прежнему писал достойные восхищения стихи, неизменно оставаясь творчески сильным и плодовитым. "Я хорошо знаю, что не старею, а наоборот, расту... Тело стареет, а мысль растет.
Подо моей старостью таится расцвет..."
Деятельность Гюго изгнанника  завоевала ему огромную популярность. Но поглощенный творчеством и общественной деятельностью, он не замечал насколько его близким тяжело. Нельзя сказать, что он не любил свою семью, но для него жалобы и семейные ссоры не имели никакого значения. Значение имела только его работа. Он мог рассуждать о "величественных эгоистах бесконечности" и человеческих страданиях на страницах своих произведений, но  милосердие не касалось его собственного дома. Для троих его детей и их матери жизнь на острове была невыносима.

Семья Виктора Гюго

 "Постепенно "Отвиль-Хауз" опустел, сначала уехала Адель Гюго с дочерью, затем и сыновья. Они еще не раз наведывались к отцу, но ненадолго. Мать пыталась по мере сил оправдать детей в глазах отца, раздраженного их отсутствием. В записной книжке Гюго сохранилась полная горечи запись: "Дом- твой, ты будешь там один". Верной и безропотной спутницей оставались лишь Жюльета Друэ: "Если бы я осмелилась, я молила бы небеса продлить наше пребывание до конца днец наших."
Летом все собирались в Брюселе, где жил Шарль со своей семьей. Тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год был непростым для Гюго: умер его годовалый внук Жорж, первенец Шарля;  вскоре родился второй внук, когорого тоже назвали Жоржем; через полгода ушла из жизни жена Виктора- Адель Гюго... По-прежнему не было никаких вестей от дочери Деде(Адели). Она, уже давно внушавшая родным опасения по поводу своего психического здоровья, тайком уехала за окиан в погоне за своим мнимым женихом лейтенантом Пинсоном (к тому времени, как 33-летняя Адель его разыскала, не подозревавший о своем "жениховстве" Пинсон оказался уже женатым и даже успел стать отцом) зато в следующем году Виктора Гюго ждала радость- появилась на свет внучка Жанна. Внуки станут утешением писателя на закате его жизни.
Возвращение
Известие  о падении империи и восстановлении республики застало Виктора Гюго в Брюсселе. и уже на следующий день он отправился на родину. Переезжая границу Бельгии и Франции, сын генерала Гюго не смог удержаться от слез. "Девятнадцать лет я ждал этой минуты", - сказал он сопровождающему его молодого писателю. На Северном вокзале Парижа его встречала огромная толпа. Звучала Марсельеза, крики: "Да здравствует Гюго!", "Да здравствует Франция!" Потрясенный встречей, шестидесяти-восьмилетний Виктор Гюго обратился к народу с пламенной речью: "Один этот день вознаградил меня за двадцать лет изгнания!"
Популярность его не знала границ, и он, вполне естественно, надеялся, что ему найдется место у кормила власти. Но этого не произошло- он оказался не у дел. Гюго не дали никаких официальных поручений, временное правительство, которое в народе называли "правительством национальной измены", его будто не замечало. Конечно он испытывал некоторую обиду, впрочем, роль поэта и патриота республики, считал он, гораздо выше роли президента.
Его боевому духу удивлялись те, кто уже примирился с поражением Франции. "Мы еще воспрянем, -уверял Гюго, Мы не можем погибнуть". Он обратился с воззванием к немцам: "Идите, штурмуйте стены Парижа... А я , старик, останусь в нем безоружным. Я предпочитаю быть с народами, которые умирают, и мне вас жаль, идущих с королями, которые убивают...." Он записался в национальную гвардию, и никто не улыбался, глядя на старика в штатском и в кепи гвардейца. Авторский гонорар за зборник стихов "Возмездие" он отдал на отлив новых орудий, одно из которых назвали "Виктор Гюго".
В осажденном Париже Комуна пыталась свергнуть временное правительство. Ее сторонники настойчиво уговаривали Гюго помочь им, обещая взамен предсидательство" в новом правительстве. Он ответил отказом. После заключения перемирия во Франции проходили всеобщее выборы. Гюго избрали депутатом от сотлицы в Национальное собрание, оно заседало в Бордо. Трижды он поднималя на трибуну, и трижды ему не давали говорить. Тогда Виктор Гюго демонстративно отказался от мандата: "Я удовлетворю Вас, господа... Три недели тому назад вы отказались выслушать Гарибальди...Сегодня Вы отказываетесь выслушать меня. Я подаю в отставку.."
Неожиданно от кровоизлияния в мозг , скончался его старший сын Шарль. "Жесток удар судьбы. Немыслим горя гнет..." Виктор Гюго решил похоронить его на парижском кладбище ПерЛашез, в могиле генерала Гюго. Траурный кортеж прибыл в столицу в разгар восстания  комунаров. Рабочие разбирали баррикады чтобы пропустить процессию, и отдавали последние почести покойному, увидев идущего за гробом Гюго. Национальные гвардейцы брали на караул и салюровали знамени.
За событиями в Париже Виктор Гюго внимательно следил из Брюсселя, куда пришлось отправиться, чтобы привести в порядок дела умершого сына. Писатель не одобрял крайностей коммуны, власть в руках пролетариата испугала его, но он убеждал версальское правительство, не отвечать на насилие репрессиями. Коммуна расстреляла шестьдесят четыре    заложника, Национальное собрание шесть тысяч заключенных. Сто за одного. Жестокость правительства ужаснула Гюго. Понимая, что любая революция требует крови и жертв, в душе своей он противился насилию, ведь он, прежде всего поэт, даже более поэт, нежели политик. Когда побежденные коммунары устремились в Бельгию, он предоставил им в своем доме убежище:"Я всем поверженным и угнетенным друг". В этот же день на дом совершили нападение, и бельгийское правительство предписало  " господину Виктору Гюго, литератору шестидесяти восьми лет покинуть королевство и впредь не возвращаться сюда". По всей стране последовали горячие протесты против этой высылки "Считая для себя честью длительное гостеприимство, оказанное мне Бельгией, - с присущим ему достоинством ответил Гюго,- а я прощаю правительство и благодарю народ..."
Возвращение Гюго в полуразрушенную столицу Франции было весьма драматичным. Почти все дома, где он когда то жил лежали в руинах. За политические взгляды его ненавидела знать и мелкая буржуазия. В записной книжке Гюго появилась запись: "Год тому назад я возвратился в Париж. Какой был тогда восторженный прием! И какое отношение ко мне теперь! А что я такого сделал? Просто выполнил свой долг..." Он потерпел поражение на выборах, потому что ему не простили снисходительности к  коммунарам. Жизнь  казалась мрачной как никогда, а тут еще в дом привели полубезумную нищенку, в которой Гюго узнал свою несчастную дочь Адель. Ее поместили в психиатрическую клинику, где она в  состоянии тихого помешательства оставалась до самой своей смерти в 1915 году. Как и во времена болезни брата Ежена, Гюго мучительно страдал. В поисках душевного спокойствия он решил отправитьяся на Гернси.  К тому же туда его звала его верная подруга Жюльета Друэ. В "Отвиль-Хаузе" за несколько месяцев  он написал один из лучших своих романов- "Девяносто третий год"
Последние годы
Не успел Гюго оправиться после смерти старшего сына, как судьба нанесла ему еще один удар, 
по-видимому самый страшный. Умер второй сын, Франсуа Виктор и у Гюга, если не считать помешаной дочери, из семьи не осталось никого, кроме внуков- Жоржа и Жанны. Кто мог предвидеть, что этот отец большого семейства переживет почти всех своих детей?...
Заглушая боль от обрушившихся на него ударов судьбы, Гюго много работал."Вот  уже полвека, как я воплощаю свои мысли в стихах и прозе, но чувствую, что я не выразил и тысячной доли того, что есть во мне". Часами он стоял за конторкой, и из-под его пера выходили все новые шедевры. "Искувство быть дедом" он посвятил своим внукам. Первое издание было распродано за несколько дней, а Жорж и Жанна стали знаменитыми детьми, и Париж восхищался ими, как Лондон своими наследными принцами.

Внуки Гюго

 Они были утешением старости Виктора Гюго, а он играл с ними, рисовали их портреты, записывал их словечки и  был с ними куда более строг, чем когда-то с собсвенными детьми. "Как он был необъятен, весь черный снизу, с очень белым улыбающимся лицом сверху!- вспоминал Жорж Гюго.- Играя, мы все перемещали и ломали; мы делали леса из стульев, пещеры из столов; леса он заставлял нас пробегать, а в пещерах он прятался и рычал, как насроящий лев... Или же при свете лампы мы смотрели с восхищением на эквилибристические  игры, которые дедушка устраивал с пустыми бутылками... Они вращались долго и никогда не падали..."
Гюго возобновил свою политическую деятельность на родине. В семьдесят четыре года его избрали в сенат, и  в первой же своей речи он потребовал полной и безоговорочной амнистии коммунарам. Большинство сенаторов было против. "Если бы публика имеет право голосовать, - писала ему Жюльета Друэ,- сразу же была объявлена амнистия, и тебя с триумфом понесли бы на руках за то, что ты так великодушно и так прекрасно потребовал ее..." Он изнурял себя и общественной деятельностью: то выступал с похвалой Вольтеру  на празднествах по случаю столетия  со дня его смерти, то председательствовал на Международном литературном конгрессе. Это было слишком много даже для такого титана. В ночь с 27 на 28 июня 1878  года, в страшную жару, у Гюго случилось легкое кровоизлияние в мозг. Оправившись от болезни, он после длительных уговоров  Жюльетты Друэ уехал с ней на Гернси.

Собор Парижской Богоматери

 Болезнь фактически вынудила его расстаться с творческой деятельностью. Он мало с кем из современников поддерживал отношения, его старые друзья и соратники ушли из жизни, но гостей он принимал всегда с удовольствием, и охотно читал им свои стихи. "Любопытно посмотреть как читал Гюго!- вспоминал Эдмунд Гонкур- На камине все приготовлено, как для чтения в театре. - горят четырнадцать свечей, они отражаються  в зеркале, позади поэта сияет яркий свет, а на блистающем фоне выделяется лицо,- призрачный лик, как сказал бы он сам, окруженный ореолом, сиянием, которое озаряет коротко остриженные волосы, белый воротничок поэта и пронизывает розовым  светом  его остроконечные уши сатира..."Сатира? Да, у примерного когда-то отца семейства до конца жизни "не угасала требовательная, неутолимая мужская сила". Более всего от этого страдала Жюльетта Друэ,  она заклинала его не ронять достоинства: "Гордое преклонение души моей пред тобою относится к божественной твоей сущности, а вовсе не к грубому идолу животной любви и циничного распутства, которым ты не можешь быть. Твоя ослепительная всемирная слава озаряет и твою личную жизнь. Заря твоей жизни была чиста, надо, чтобы ее сумерки были достойны уважения. Были священны. Ценой оставшихся мне дней жизни я хотела бы уберечь тебя от ошибок, недостойных твоего гения и твоего возраста..."
Семьдесят девятый год рождения Викотора Гюго был отмечен как национальное празднество. На авеню Эйлау, где он тогда жил, воздвигли триумфальную арку. Провинциальные города прислали многочисленные делегации и море цветов. Премьер-министр накануне чествования лично поздравил писателя от имени правительства. Во всех лицеях и школах провинившимся были отменены наказания. Мимо дома Гюго  в тот день прошло более пятисот тысяч человек. Писатель з глазами, полными слез, целый день стоял вместе со своими внуками у открытого окна, словно не замечая февральского холода. Торжественно кланяясь, он благодарил проходивших мимо людей. В тот же день состоялось сотое представление его драмы "Эрнани" с Сарой Бернар в роли доньи Соль. Когда на следующей неделе он вошел в зал Люксембургского дворца, сенат, стоя, аплодисментами приветствовал его. Франция чтила этого крепкого как скала, старца. А впрочем, и на восьмидесятом году жизни он, по словам его современников Сен-Санса, "не производил впечатления старика, а скорее существа без возраста, существа вечного, которого время не смеет коснуться..."
Триумф Гюго разделяла Жюльетта Друэ, теперь лишь номинальная, но наконец признанная его возлюбленная. Она угасала от рака, и знало, что ее смерть близка, однако "еще могла по ночам, стояло Виктору Гюго закашлять, встать с постели, чтобы приготовить ему лекарственный отвар". Они почти не расставались, но сохранили обычай по всякому поводу писать друг другу. В первый день нового 1883 года она написала Виктору последнее письмо: "Дорогой, обожаемый мной, не знаю, где я буду в эту пору на следующий год, но я счастлива и горда, что могу подписать свидетельство своей о жизни в истекшем году двумя словами: "Люблю тебя. Жюльетта" Ей было семьдесят семь лет, но разве возраст помеха любви?.. В мае  Жюльетта Друэ умерла. Пятьдесят лет она была рядом с Гюго и приняла на себя немалую долю испытаний. Был ли он достоин ее жертв? Говорили о его "чудовищном гюгоизме" , о его многочисленных свиданиях на склоне лет, но чтобы внушить такую любовь, нужно иметь, кроме гениальности, еще и человеческие достоинства. "Ничто так не говорит в пользу Гюго, как нерушимая любовь к нему этой женщины высокой души"
Как жить когда ее уж больше нет?
Мне тяжко время предстоящих лет...
Он все еще говорил о том, что скоро увидит Бога, а в своем завещании написал: "Я отказываюсь от погребальной службы любых церквей. Прошу все души помолиться за меня. Я верую в Бога". Земной путь Виктора Гюго окончился 22 мая 1885 года. Гибельной случайностью оказалось для него воспаление легких. Простившись с Жоржем и Жанной, он скончался со словами: "Я вижу черный свет".
"В тот час, когда старый Бог расставался с жизнью,- писал Ромен Роллан, - в Париже бушевали буря, гремел гром и падал град".
Прощались с Виктором Гюго ночью 31 мая. Двенадцать молодых французских поэтов стояли в почетном карауле . Народ устроил грандиозное шествие, какого Париж не знал со дня смерти Вольтера, - за гробом шло два миллиона человек. По словам очевидца, хоронили "поэта-пророка, старого человека, который своими утопиями заставлял трепетать сердца". Виктор Гюго упокоился в Пантеоне, на фронтоне которого высечена надпись: "Великим людям- благодарная родина".

Надгробье Гюго